15 февраля 30 лет назад советские войска вышли с территории Демократической Республики Афганистан. Участники той войны еще живы, но сами события стали довольно специфической темой для посвященных. Для тех, кто в теме. Нужно ли сейчас говорить c подростками на тему Афганистана, зачем и как это делать? Чтобы понять это, редакция ЕТВ пообщалась с двумя уральцами, которые были одними из первых участников вооруженного конфликта, растянувшегося на десять лет. Нашими собеседниками стали бизнесмен Василий Стародубцев, который попал в Афган сержантом в составе в составе 781 разведбатальона, и полковник в отставке Станислав Гончаренко, который в должности ответственного секретаря газеты «За честь Родины» 201 мотострелковой дивизии пересек границу с Афганистаном 15 февраля 1980 гола.
- Вы были одними из первых, кто вошел в Афганистан. Было ли у вас хотя бы примерное понимание того, что вас там ждет, с чем вам там придется столкнуться?
Василий Стародубцев: Не было никакого понимания того, с чем нам придется столкнуться. И дело даже не в какой-то тайне и секретности. Дело в том, что Афганистан со своими жителями был для советского человека неизведанной землей с незнакомым менталитетом и традициями. Ну, а мы, молодые, и вовсе ничего не знали. Нас же подняли по тревоге после Нового года. И 4 января мы были уже в Термезе. Часть людей, в том числе и я, получили оружие, бронетехнику. И нам поставили задачу – дойти до Кабула. Сказали, что, возможно, придется пробиваться с боями. Вот тогда это прозвучало новинку. Ведь нас забирали официально как на учения.
- Страшно было, когда узнали, что все в всерьез, что это не тренировка?
ВС: Честно скажу, ни я, ни ребята, которые вместе со мной заходили в Афган, страха какого-то не испытывали. В силу молодости, бойцовского воспитания. Был даже какой-то задор: вот мы, сильные, идем выручать братский народ из беды. Музыка в душах звенела. Вот такое было настроение.
- А после приказа «Перейти границу с Афганистаном!» вы не задавали себе вопрос «Зачем мы здесь?»
ВС: Знаете, у нас возраст такой был – ух! Все спортсмены-срочники. И как-то вопроса «Зачем?» даже не возникало. Нас местные жители встречали с интересом, любопытством, без какой-то враждебности. Потому что в первые дни мы освобождали людей из тюрем. Не преступников, а тех политзаключенных, которые протестовали против режима Амина. Такое не забывается.
Станислав Гончаренко: А я прибыл в Афганистан чуть позже, чем Василий Николаевич. И понимание, зачем это нужно, у нас уже было: помочь братскому народу. Мы знали, что Амин создал все условия для того, чтобы исламские фундаменталисты свергли народную власть в республике. А мы не должны были этого допустить.
- И как, по-вашему? С задачей справились?
СГ: Больше видится на расстоянии. Вот сейчас дата – 30 лет со дня вывода войск из Афганистана. Вдумайтесь в термин – «вывод войск». Он какой-то аморфный, нечеткий, мне не нравится. От этого один шаг до сравнения с выводом войск США из Вьетнама. А ведь американские солдаты из Азии тогда драпали, только пятки сверкали. И та война была тогда ими проиграна. Наше пребывание в Афганистане я бы назвал интернациональной миссией. У нас все было иначе. Советские войска вошли в Афганистан с благородной целью – помочь братскому народу Афганистана построить справедливое общество. И фактически советские воины стали щитом от исламского фундаментализма и наркотрафика. Не случайно, пока наши войска были в Афганистане, производство наркотиков в этой стране резко снизилось до минимального уровня. А потом поступил приказ уйти из Афганистана. И мы его выполнили. И уходили домой не как побитые американцы из Вьетнама, а гордо, с развернутыми знаменами, с чувством выполненного воинского долга и своей интернациональной миссии.
ВС: Я возвратился на Родину в 1981 году. Да, с одной стороны, было радостно, потому что возвращались домой. Но в том числе и горько от того, скольких мы там оставили. Я не только о погибших советских солдатах говорю, но и об афганцах, с которыми мы работали. Мы-то ушли, а они – остались.
СГ: Но все было не зря. Если бы не было присутствия советских войск в Афганистане, то весь европейский мир уже тогда задохнулся от террористической угрозы и наркоагрессии.
- Помните свое первое боестолкновение с противником? Как это было?
ВС: Это был рядовой развед-выход. Никакой цели кого-то уничтожить, что-то захватить. Просто проческа местности. В горах тогда снег был. Мы идем и видим – выше по склону сидят трое. С биноклями и серьезными такими винтовками. Решили разделиться на три группы, чтобы противника в клещи взять. Но тогда не было особой тактики передвижений. Поэтому шли практически в полный рост. А я в центральной группе первым шагаю. И никогда не забуду это ощущение: с каждым шагом я иду все медленнее и медленнее, а мне становится не страшнее, нет, а все грустнее и грустнее. И я становлюсь все ниже и ниже. Сейчас – смешно, а тогда – нет. Нужно же не только понять: стрелять или нет, но и самому решиться выстрелить в человека. Такому на тренировках не учат. Но вся эта неуверенность до первой пули от противника. А она, знаете, такой звук издает, когда в камень врезается – дзеньк! И этот звон оглушает. Дзеньк! И мы сразу в снег все попадали. А потом уже стали работать по противнику как на учениях – слаженно, четко и напористо.
СГ: У меня первый бой состоялся в первый же день. Наша колонна попала в засаду под вечер. Вот только все спокойно было, и тут - вдруг трассеры со всех сторон. Во время боя только на отработанных рефлексах действуешь, страха как такового нет. Я не испугался даже, когда понял, что из меня сейчас могут сделать решето, когда увидел, как пули пробивают корпус машины рядом со мной. Как бумагу: шлеп-шлеп… Эмоции пришли лишь потом, уже после боя. Было психологически очень сложно перестроиться с мирного состояния на боевое.
ВС: Тогда у нас было мало опыта. Да что там – никакого опыта не было. И мы заплатили кровью за этот опыт: стали ездить на броне, а не внутри БТРов, люки перестали задраивать, придумали разгрузочные жилеты… Да та же идея сдвоенного магазина для АК, когда пара автоматных рожков перематывается синей изолентой – это тоже все оттуда. А форма? До Афгана офицеры носили хорошо различимые погоны, и их полевая форма очень отличалась от солдатской. Этим пользовались моджахеды-снайперы. С тех пор полевая форма командиров стала ни чем не отличаться от солдатской. Я уж не говорю о тактике противостояния разрозненным и мобильным отрядам боевиков. Афган дал колоссальный опыт. Поэтому мне было странно наблюдать первую Чеченскую кампанию, когда армия почему-то проигнорировала практически все приобретенные навыки. Так и хотелось спросить: куда же офицеры, ветераны Афгана девались? Но это уже другой разговор.
СГ: Президент Ельцин, отдавая приказ двинуть российские войска на Грозный, явно не учел опыт Афгана, это точно. Хотя его отговаривали от скоропалительных решений некоторые боевые генералы, воевавшие в Афганистане.
- Как, вернувшись с Афгана, справились с поствоенным синдромом?
ВН: С поствоенным синдромом? А у меня не было его! А должен был быть? В общем, я не заметил этого совсем. У меня же дома были жена, дети. Не до переживаний. Деньги надо было зарабатывать! Крутиться как-то. Что до медицинских дел, то я подлечился без проблем, спасибо госпиталю ветеранов войн и лично Семену Исааковичу Спектору, который многие годы был начальником этого лечебного заведения. Вообще, когда я вернулся, никаких нам льгот не было. Нам вообще сказали: молчите. Мы и молчали. А потом, когда дали льготы, и главное, когда разрешили об Афгане говорить, а нас приравняли по статусу к ветеранам Великой Отечественной войны, то мне как-то так приятно стало. Гордость появилась. Словно часть уважения, положенная тем, кто защищал страну от фашистов, пала и на нас. А потом 90-е годы начались. Время бандитское. Приходилось иногда ходить и заступаться за своих. Говорить: «Этих ребят трогать и обижать не нужно».
СГ: Чувство боевого братства и твердость духа помогло «афганцам» в тяжелые 90-е организоваться и выжить.
-Недавно дизайнер, готовя картинку для плаката о выводе войск из Афганистана, поставил на фоне заката изображение не советского солдата, а американского пехотинца. Как вы относитесь к подобным ошибкам, а также тому, что молодые сейчас практически ничего не знают об Афганской войне?
ВН: Я плакат не видел. Если б увидел, заметил бы ошибку. Другой вопрос: почему она случилась? Сорок лет назад в Афган зашли. Тридцать лет назад вышли. Это ж сколько времени прошло, послушайте. Вот в 91 году я был молодой. И я уже тогда воспринимал Великую Отечественную войну, на которой был мой дед, как героические события, которые были страшно давно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сейчас молодые не знают, не помнят подвиги солдат в Афганистане. С чего бы им это помнить?
СГ: Ребята и девчата не виноваты в том, что они не знают о подвигах наших солдат и офицеров в Афганистане. Не вина молодых, а беда в том, что у них нет четкого знания и понимания истории России. А в сложившейся политической обстановке у нас в стране и за рубежом необходимо постоянно просвещать молодежь, рассказывать им о подвигах наших воинов – это важнейшая задача.
ВН: А если мы не будет доносить до молодых людей примеры воинской доблести, то свято место пусто не бывает. Кто-то другой вложит в их головы другие примеры. Недружественные нашей стране, например.
СГ: В этом отношении показательна ситуация в Сирии. Необходимо рассказывать о том, что там наши военнослужащие сражаются с террористами. И совершают подвиги, становятся героями. В том числе затем, чтобы терроризм не пришел в Россию.
- И все-таки, в завершение: скажите, об Афганистане рассказывать сейчас нужно?
ВН: Конечно нужно. Патриотизм – это дело хорошее. А когда он подкреплен уверенностью в завтрашнем дне, то это просто прекрасно. Так что путь будет так. Мы сейчас уже, по возрасту, как ветераны Великой Отечественной войны в 1981 году. И еще полны сил. Поэтому будем передавать свой опыт молодежи.
СГ: Сейчас против России ведется большая идеологическая война, поэтому патриотическое воспитание молодого поколения просто необходимо. Афганистан – это была интернациональная миссия России, которую наши солдаты выполнили с честью. И об этом надо прямо и открыто говорить со школьниками и студентами. Воспитывать их на примерах мужества и героизма наших предков, дедов и отцов.
- Вы были одними из первых, кто вошел в Афганистан. Было ли у вас хотя бы примерное понимание того, что вас там ждет, с чем вам там придется столкнуться?
Василий Стародубцев: Не было никакого понимания того, с чем нам придется столкнуться. И дело даже не в какой-то тайне и секретности. Дело в том, что Афганистан со своими жителями был для советского человека неизведанной землей с незнакомым менталитетом и традициями. Ну, а мы, молодые, и вовсе ничего не знали. Нас же подняли по тревоге после Нового года. И 4 января мы были уже в Термезе. Часть людей, в том числе и я, получили оружие, бронетехнику. И нам поставили задачу – дойти до Кабула. Сказали, что, возможно, придется пробиваться с боями. Вот тогда это прозвучало новинку. Ведь нас забирали официально как на учения.
- Страшно было, когда узнали, что все в всерьез, что это не тренировка?
ВС: Честно скажу, ни я, ни ребята, которые вместе со мной заходили в Афган, страха какого-то не испытывали. В силу молодости, бойцовского воспитания. Был даже какой-то задор: вот мы, сильные, идем выручать братский народ из беды. Музыка в душах звенела. Вот такое было настроение.
- А после приказа «Перейти границу с Афганистаном!» вы не задавали себе вопрос «Зачем мы здесь?»
ВС: Знаете, у нас возраст такой был – ух! Все спортсмены-срочники. И как-то вопроса «Зачем?» даже не возникало. Нас местные жители встречали с интересом, любопытством, без какой-то враждебности. Потому что в первые дни мы освобождали людей из тюрем. Не преступников, а тех политзаключенных, которые протестовали против режима Амина. Такое не забывается.
Станислав Гончаренко: А я прибыл в Афганистан чуть позже, чем Василий Николаевич. И понимание, зачем это нужно, у нас уже было: помочь братскому народу. Мы знали, что Амин создал все условия для того, чтобы исламские фундаменталисты свергли народную власть в республике. А мы не должны были этого допустить.
- И как, по-вашему? С задачей справились?
СГ: Больше видится на расстоянии. Вот сейчас дата – 30 лет со дня вывода войск из Афганистана. Вдумайтесь в термин – «вывод войск». Он какой-то аморфный, нечеткий, мне не нравится. От этого один шаг до сравнения с выводом войск США из Вьетнама. А ведь американские солдаты из Азии тогда драпали, только пятки сверкали. И та война была тогда ими проиграна. Наше пребывание в Афганистане я бы назвал интернациональной миссией. У нас все было иначе. Советские войска вошли в Афганистан с благородной целью – помочь братскому народу Афганистана построить справедливое общество. И фактически советские воины стали щитом от исламского фундаментализма и наркотрафика. Не случайно, пока наши войска были в Афганистане, производство наркотиков в этой стране резко снизилось до минимального уровня. А потом поступил приказ уйти из Афганистана. И мы его выполнили. И уходили домой не как побитые американцы из Вьетнама, а гордо, с развернутыми знаменами, с чувством выполненного воинского долга и своей интернациональной миссии.
ВС: Я возвратился на Родину в 1981 году. Да, с одной стороны, было радостно, потому что возвращались домой. Но в том числе и горько от того, скольких мы там оставили. Я не только о погибших советских солдатах говорю, но и об афганцах, с которыми мы работали. Мы-то ушли, а они – остались.
СГ: Но все было не зря. Если бы не было присутствия советских войск в Афганистане, то весь европейский мир уже тогда задохнулся от террористической угрозы и наркоагрессии.
- Помните свое первое боестолкновение с противником? Как это было?
ВС: Это был рядовой развед-выход. Никакой цели кого-то уничтожить, что-то захватить. Просто проческа местности. В горах тогда снег был. Мы идем и видим – выше по склону сидят трое. С биноклями и серьезными такими винтовками. Решили разделиться на три группы, чтобы противника в клещи взять. Но тогда не было особой тактики передвижений. Поэтому шли практически в полный рост. А я в центральной группе первым шагаю. И никогда не забуду это ощущение: с каждым шагом я иду все медленнее и медленнее, а мне становится не страшнее, нет, а все грустнее и грустнее. И я становлюсь все ниже и ниже. Сейчас – смешно, а тогда – нет. Нужно же не только понять: стрелять или нет, но и самому решиться выстрелить в человека. Такому на тренировках не учат. Но вся эта неуверенность до первой пули от противника. А она, знаете, такой звук издает, когда в камень врезается – дзеньк! И этот звон оглушает. Дзеньк! И мы сразу в снег все попадали. А потом уже стали работать по противнику как на учениях – слаженно, четко и напористо.
СГ: У меня первый бой состоялся в первый же день. Наша колонна попала в засаду под вечер. Вот только все спокойно было, и тут - вдруг трассеры со всех сторон. Во время боя только на отработанных рефлексах действуешь, страха как такового нет. Я не испугался даже, когда понял, что из меня сейчас могут сделать решето, когда увидел, как пули пробивают корпус машины рядом со мной. Как бумагу: шлеп-шлеп… Эмоции пришли лишь потом, уже после боя. Было психологически очень сложно перестроиться с мирного состояния на боевое.
ВС: Тогда у нас было мало опыта. Да что там – никакого опыта не было. И мы заплатили кровью за этот опыт: стали ездить на броне, а не внутри БТРов, люки перестали задраивать, придумали разгрузочные жилеты… Да та же идея сдвоенного магазина для АК, когда пара автоматных рожков перематывается синей изолентой – это тоже все оттуда. А форма? До Афгана офицеры носили хорошо различимые погоны, и их полевая форма очень отличалась от солдатской. Этим пользовались моджахеды-снайперы. С тех пор полевая форма командиров стала ни чем не отличаться от солдатской. Я уж не говорю о тактике противостояния разрозненным и мобильным отрядам боевиков. Афган дал колоссальный опыт. Поэтому мне было странно наблюдать первую Чеченскую кампанию, когда армия почему-то проигнорировала практически все приобретенные навыки. Так и хотелось спросить: куда же офицеры, ветераны Афгана девались? Но это уже другой разговор.
СГ: Президент Ельцин, отдавая приказ двинуть российские войска на Грозный, явно не учел опыт Афгана, это точно. Хотя его отговаривали от скоропалительных решений некоторые боевые генералы, воевавшие в Афганистане.
- Как, вернувшись с Афгана, справились с поствоенным синдромом?
ВН: С поствоенным синдромом? А у меня не было его! А должен был быть? В общем, я не заметил этого совсем. У меня же дома были жена, дети. Не до переживаний. Деньги надо было зарабатывать! Крутиться как-то. Что до медицинских дел, то я подлечился без проблем, спасибо госпиталю ветеранов войн и лично Семену Исааковичу Спектору, который многие годы был начальником этого лечебного заведения. Вообще, когда я вернулся, никаких нам льгот не было. Нам вообще сказали: молчите. Мы и молчали. А потом, когда дали льготы, и главное, когда разрешили об Афгане говорить, а нас приравняли по статусу к ветеранам Великой Отечественной войны, то мне как-то так приятно стало. Гордость появилась. Словно часть уважения, положенная тем, кто защищал страну от фашистов, пала и на нас. А потом 90-е годы начались. Время бандитское. Приходилось иногда ходить и заступаться за своих. Говорить: «Этих ребят трогать и обижать не нужно».
СГ: Чувство боевого братства и твердость духа помогло «афганцам» в тяжелые 90-е организоваться и выжить.
-Недавно дизайнер, готовя картинку для плаката о выводе войск из Афганистана, поставил на фоне заката изображение не советского солдата, а американского пехотинца. Как вы относитесь к подобным ошибкам, а также тому, что молодые сейчас практически ничего не знают об Афганской войне?
ВН: Я плакат не видел. Если б увидел, заметил бы ошибку. Другой вопрос: почему она случилась? Сорок лет назад в Афган зашли. Тридцать лет назад вышли. Это ж сколько времени прошло, послушайте. Вот в 91 году я был молодой. И я уже тогда воспринимал Великую Отечественную войну, на которой был мой дед, как героические события, которые были страшно давно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сейчас молодые не знают, не помнят подвиги солдат в Афганистане. С чего бы им это помнить?
СГ: Ребята и девчата не виноваты в том, что они не знают о подвигах наших солдат и офицеров в Афганистане. Не вина молодых, а беда в том, что у них нет четкого знания и понимания истории России. А в сложившейся политической обстановке у нас в стране и за рубежом необходимо постоянно просвещать молодежь, рассказывать им о подвигах наших воинов – это важнейшая задача.
ВН: А если мы не будет доносить до молодых людей примеры воинской доблести, то свято место пусто не бывает. Кто-то другой вложит в их головы другие примеры. Недружественные нашей стране, например.
СГ: В этом отношении показательна ситуация в Сирии. Необходимо рассказывать о том, что там наши военнослужащие сражаются с террористами. И совершают подвиги, становятся героями. В том числе затем, чтобы терроризм не пришел в Россию.
- И все-таки, в завершение: скажите, об Афганистане рассказывать сейчас нужно?
ВН: Конечно нужно. Патриотизм – это дело хорошее. А когда он подкреплен уверенностью в завтрашнем дне, то это просто прекрасно. Так что путь будет так. Мы сейчас уже, по возрасту, как ветераны Великой Отечественной войны в 1981 году. И еще полны сил. Поэтому будем передавать свой опыт молодежи.
СГ: Сейчас против России ведется большая идеологическая война, поэтому патриотическое воспитание молодого поколения просто необходимо. Афганистан – это была интернациональная миссия России, которую наши солдаты выполнили с честью. И об этом надо прямо и открыто говорить со школьниками и студентами. Воспитывать их на примерах мужества и героизма наших предков, дедов и отцов.
